Проданная деревня [сборник] - Борис Андреевич Можаев

рынок и введены комбеды. У крестьян стали просто ни за понюшку табаку отбирать хлеб и скот, а так как они сопротивлялись, то их обзывали «кулаками» и делали с ними все, что хотели. И до сих пор все еще живо это «словоупотребление». Крестьянин, как хлебороб, собственник, у нас попросту расчленен на три части: на кулака, середняка, бедняка. Отсюда все беды: междоусобица, насилие, голод, разруха. В двадцать первом году, когда страна дошла до ручки, нашелся-таки один человек, который осознал собственную вину и ошибку (если этот произвол можно назвать ошибкой), вернул крестьянам и землю, и право на собственность. Но закрепить он это право не успел – умер.

К слову: другой доцент, на этот раз из Нижнего Новгорода, заявил на последнем пленуме коммунистов, что, де, мы теперь переживаем новый нэп. Во сне, что ли, увидел он этот нэп? Неужто у нас землю отдали крестьянам? Неужто рынок ввели? Или он рост цен принял за нэп? Ведь тот нэп ввел золотой червонец. Неужто наши доценты и этих прописных истин не ведают? Или до них не доходит разница между нашим подорожным бросовым рублем и золотым червонцем? Тот нэп за пять лет не только восстановил довоенный уровень сельского хозяйства, но и превзошел его. И в промышленности то же самое… А мы со своим нэпом куда притопали? По уровню жизни к военному коммунизму.

Тот нэп душили с двадцать седьмого по двадцать девятый год, и, наконец, с насильственной коллективизацией все вернулось на круги своя – и землю отобрали, и собственность упразднили. Запретили быть крестьянином… Теперь вроде бы и осознали всю нелепость этого чудовищного запрета. Но пять лет топчемся на месте, не хотим отдавать землю крестьянам и шабаш. Ходим как лошади с завязанными глазами по молотильному кругу. И вряд ли вырвемся из этого заколдованного круга.

* * *

Ах, это окаянное наваждение: не давать землю… Как бы чего не вышло? Нет, нет… Ничего путного не будет в нашем доме, пока не вернется на землю хозяин, мужик. А для того, чтобы он не только вернулся, но и утвердился, нам надо изменить всю систему землепользования, разобраться в том, что же произошло в 1929–1930 годах? Что же надо сделать для этого?

Для начала самую малость: признать коллективизацию преступлением против народа. Формально эта акция, как говорится, осуждена. Формально… По существу же продолжают обвинять до сих пор крестьян, выступавших в свое время против коллективизации, а стало быть, эти обвинители косвенно поддерживают обезличку земли и право распоряжаться ею бюрократическими ведомствами.

Не так давно, нынешней весной, был снят шестидесятилетний запрет с публикации документов о волнениях крестьян в феврале 1930 года в Пителинском районе Московской области. Тут же рязанский доцент с кафедры истории КПСС А. Суслов в пространной статье «Правда и вымысел» («Приокская правда») пытался доказать, что этими волнениями руководили кулаки. Я уже писал об этой старой выдумке аппаратчиков. Откуда же там могли взяться кулаки или те, кого называли кулаками, если они были репрессированы и высланы из района в дальние края еще в январе месяце 1930 года? Или как сказал Сталин Черчилю: «Все они были уничтожены своими батраками». И кулаки ли были те, кого высылали да убивали?

Я родился и вырос в Пителине и хорошо знаю, что в нашем районе батраков в ту пору никто не держал (на обработке земли, разумеется). Или, может быть, тех, кого окрестили кулаками, по счастливой случайности в январе не тронули? Тронули, да еще как! Тот же Суслов приводит «секретную» (из спецхрана) статистику: «вместо 49 хозяйств, отнесенных к числу кулацких, раскулачили 119, т. е. репрессии обрушились на бедняков и середняков». Не очень верится в эту «окончательную» цифру из спецхрана. Только из одного Пителина было выслано в январе 1930 года более двадцати семей. А ведь Пителино не самое большое село в районе. Да и как можно писать историю по сводкам ОГПУ? И тем не менее Суслов пишет и упорно твердит, что кулаки возглавили это восстание. И даже назвал фамилию руководителя восстания «кулака» Малышева. И доказательство приводит, что Малышев – кулак. У него было пять десятин (гектаров) земли, а еще три ветряка. Насчет трех ветряков (мельниц) – это бред сивой кобылы, игривый домысел следователя. Был один ветряк, да и то у отца Малышева в Борцах. А вот земля – пять гектаров – была, это уж точно…

Хотел бы я посадить этого доцента Суслова на пять гектаров подзолистой, тощей гридинской или веряевской земли. Такой надел мог иметь в ту пору крестьянин, семья которого состояла из пяти-шести едоков. Сдается мне, что доцент Суслов с такой оравой детей с этого клочка земли не токмо что ветряки построить – штанов из чертовой кожи не справил бы себе. Да и детей не прокормил бы. Гридинских да веряевских жителей отродясь земля не кормила, поэтому там занимались промыслом – ободья гнули, сани тесали, телеги мастерили, каменщиками да штукатурами работали. Штукатуры гридинские да веряевские каменщики высоко ценились на Руси. Говорю это как бывший инженер-строитель, а еще – учитель гридинской семилетки (1941 год до войны).

Тогда же, накануне войны, мы, учителя гридинской и веряевской школ-семилеток (эти села стояли в версте друг от друга), остро интересовались этим восстанием, а некоторые сами вели подсчет – кого ухлопали во время восстания, кого угнали… И подсчеты наши переваливали далеко за полсотню репрессированных. Надо сказать, что это восстание (в Пителине его называли именно восстанием, а не «событиями», как окрестил его Суслов) опалило мое детство и юность и долго, более тридцати лет, собирал я сведения – опрашивал и записывал воспоминания уцелевших участников его и с той и с другой стороны. В начале 60-х годов один мой добрый старый товарищ, работавший в пителинской милиции во время восстания, назвал мне цифру угнанных жителей из Веряева – 90 человек. Назвал, а потом упрашивал: «Ради Бога не говори никому. Это же секрет». Я поверил ему…

А что пишет об этом Суслов? Он пишет, что из Веряева было угнано 29 человек, «по данным окружного ОГПУ».

Но в эту цифру трудно поверить, – сам же Суслов ниже заявил: «Следует заметить, что первоначально, когда велось следствие, под стражу были заключены 333 жителя пителинских сел».

Даже несмотря на писарское игривое округление «троек», это – страшная цифра. Ведь доценту из пединститута и в голову не приходит простая, как ясный день, мысль – из всех бунтовавших сел Веряево – самое крупное (более 800 дворов). Веряево – это